Оказалось потом, что на самом деле это очень далеко, и поэтому выход, наверное, даже не имел смысла, но мы этого пока не понимали, поэтому дали такую команду: Сережа, очень нужно идти навстречу; брать кислород, питье и идти навстречу Игорю, привести его в палатку; взять медикаменты (Люба назвала серию медикаментов, которые нужно иметь с собой). Хорошо, связь прекратилась. Как мы поняли, у него появился налобный фонарь Карлоса, и он начал разбирать медикаменты. Какое-то время мы терпеливо ждали. Наверное, прошел час. Затем неожиданно включается рация и голосом со слезами, даже с дрожью в голосе Пензов говорит, что он выйти не может, что у него нет сил, что он обращался к полякам - они тоже не имеют сил двигаться наверх, что он дышал кислородом, но это облегчения большого не дало. Одним словом, наверх он не выходит. Нам что осталось? Только ждать.

Поднялись мы быстро. В 8 утра мы были уже у первого лагеря. Это рекордное время. И быстро пошли ко второму. И в 8 часов на связи тут как раз все стало понятно. В первом лагере нам база сообщила, что Игорь к 8 часам к палатке не пришел. Стало ясно, что почти никаких шансов на то, что он жив, нет. Потому что, если, находясь на перилах и, со слов Карлоса, недалеко, то в течение нескольких часов светлого времени можно было свободно дойти до палатки. Значит, он уже не придет никогда.

И Люба с дрожью в голосе говорит, что нужна команда, чтобы срочно все спускались вниз, иначе мы будем иметь еще пять тел: двое поляков и трое наших. Задерживать наверху никого нельзя - они страшно ослаблены, поэтому требуется срочный спуск вниз. И она попросила разрешения, чтобы дать такую команду. Страшно. Я стал просить: может быть, кто-нибудь из них еще побудет наверху и подождет еще или, если есть силы, выйдет навстречу Игорю. Люба еще раз подтвердила, что по состоянию здоровья выйти навстречу Игорю никто из их просто не сможет. Если кто-то выйдет, то он погибнет - это однозначно, другого просто быть не может, но она попробует их попросить. Через какое-то время она передает, что в принципе они все согласились подождать один час, и в 9 начать спуск. Первыми начинают спуск поляки, затем наши.

Ситуация, конечно, была страшной. Я сказал, что пусть будет так, через час пусть начинают спуск. Через час - связь. Мне сообщают, что ребята начали спуск, кислород они оставили включенным специально, как говорится, на всякий-всякий-всякий аварийный случай: а вдруг все-таки Игорь дойдет до палатки? И приготовленный кислород его будет ждать в палатке, чтобы поддержать силы. А они с риском для жизни, поскольку кислорода у них уже не было, по перилам начали спуск вниз. Первыми - поляки и потом - наши. Поляки спускались достаточно быстро, наши - очень медленно. Истощение наших ребят, видать, было гораздо сильнее или опыт и физические силы поляки сумели еще сохранить, но все равно в бинокль было видно, насколько медленно спускается группа, как она растянулась по склону, по перилам. Каждый уже спасал себя как мог.

Находящемуся во втором лагере Мариеву была дана команда, чтобы он вышел навстречу. Мариев вышел вперед с питьем, с запасом горючего, и на 7.100 приготовил базу для приема и отпаивания восходителей. Но они уже на 7.500 немножко пришли в себя и до 7.100 уже спускались нормально - могли двигаться. Непогода усиливалась, дул страшно сильный ветер, и Андрею, конечно, пришлось туго, но он очень сильный парень и быстро достиг лагеря 7.100 (т.е. быстрее, чем те спускались сверху), приготовил все. К 12 часам, даже чуть раньше, мы достигли пещеры. Стали готовиться к приему. И во второй половине дня начали прибывать участники восхождения.

Первым пришел Петр. Выглядел он относительно терпимо, хотя истощен был сильно. Держался уверенно. Все, что знал, рассказал. Я попросил его, чтобы он это повторил внизу на пленку. Он сказал: нет проблем, конечно. И Петру надо было быстро-быстро вниз. Он переговорил по нашей рации с Кшиштофом. Кшиштоф уже жил у нас; лагерь у них был ликвидирован. Попив чаю, чуть-чуть подкрепившись, Петр попрощался с нами и ушел вниз. Буквально через 10-15 минут после его ухода появился Ричард. Он в общем-то выглядел несколько более утомленным, но держался нормально. Вообще, они экипированы великолепно, чувствуют себя на горе уверенно, т.е. это истинные профессионалы достаточно высокого класса. Но даже таких людей гора сломала, и они, конечно, уже оправившись, даже после того как спустились на 6.500, потеряв высоту и уже дважды попив чаю и восстановившись, выглядели очень утомленными, истощенными. И, конечно, движение наверх этих двух очень сильных альпинистов было проблематично - я не думаю, чтобы они были способны существенно помочь и достаточно быстро двигаться наверх. Наверх они уже были не ходоки.

Ну и наконец Карлос. Карлос выглядел страшно утомленным - таким он никогда не был. Его просто качало и он двигался, как автомат. Просто большой опыт и, будем говорить, воля к жизни позволили ему спуститься. Он был на своих последних силовых, физических возможностях, на последних. Это просто великолепно экипированный, сильный альпинист, очень сильный, он буквально качался и еле стоял на ногах. Гора его тоже сломала, и, видно, чувство моральной вины давило. Он был в очень тяжелом физическом состоянии, но внешне держался нормально, т.е. старался вроде бы не показывать виду, хотя мы все видели и понимали, в каком он состоянии.

Мы их кормили, поили. Они это ели очень вяло, сил у них для этого не было. Просто они уже все делали как бы механически - это надо для того, чтобы спускаться дальше. Всех их мы устроили. Последним пришел Мариев - он замыкал группу и помогал каждому из них, где в этом возникала необходимость. Вообще, Андрей - молодец, в этой ситуации вел себя как настоящий мужик, и очень стойко все перенес. Очень жаль, что из группы Досаева, которая была в общем-то послана сюда специально для подстраховки и поддержки, остался один Мариев. Все, что было в его силах, он сделал. Молодец. Другого ничего больше не скажешь. Все, что просили, он выполнил. А если бы группа Досаева в этот день была бы в полном составе на 7.500 и если б по рации получила сообщение, в ночь вышла бы на 8.000 метров в четвертый лагерь.

В горах все слишком жестко. И очень часто помощь не успевает. Очень большие высоты. И темп движения, конечно, не тот, который хотелось бы иметь. Но все было более или менее продумано для обеспечения безопасности. Но не сложилось. Не судьба. Почему так не повезло, почему так неудачно? Даже странно. Когда все продумываешь до деталей, все ломается; когда все делается как-то хаосом или не обращая внимания на тонкости, на детали, все заканчивается благополучно. Какой-то рок в этом существует, наверное, и мы его преодолеть или изменить просто не в силах - это уже что-то сверхъестественное, нечеловеческое, не доступное нам.

Мы переночевали в пещере, и утром по мере возможности всех проводили вниз. Ребята заметно окрепли за ночь, и уже появился какой-то блеск в глазах, что-то они уже соображали, и в сопровождении все того же неутомимого Андрея Мариева отправились потихоньку вниз. Карлос задержался очень надолго. Надо сказать, что он оклемался лучше всех. Утром он уже не выглядел таким утомленным. Он очень много пил, много разговаривал, не торопился уходить из пещеры и с каждым часом становился все крепче. Пензов здесь впервые начал жаловаться, что у него ноги стали болеть, что он боится, что они у него распухнут и он не сможет в ботинках спускаться, поэтому торопливо собрался и ушел вниз. Мишу надо было сопровождать, он очень плохо контролировал себя, поэтому Андрей пошел с ним. Через какое-то время и Карлос тоже пошел вниз.

Погоды не было. Мы рвались наверх. Но ветер был такой силы, особенно выше 7.000, что никакой возможности продвинуться к третьему лагерю не было. А я очень рвался туда. Страшно хотелось дойти до того места, где остался Игорь: во-первых, отснять, во-вторых, убедиться. Но природа нам этого не позволяла. Мы провели целый день в пещере, переночевали. Сделали попытку на следующий день, т.е. осмотрели обстановку. Поняли, что это все. Безнадежно. Просто безнадежно. Мы там провели 15-е число. Вернее, 15-го мы поднялись, 16-го провели полный день. Абсолютно никаких шансов нам природа не дала. И 17-го числа мы вынуждены были начать спуск вниз, собственно, по требованию врача и из-за бессмысленности ожидания. Изменить ситуацию с гибелью Игоря мы, конечно, не смогли бы. Помочь ничем не могли. Просто, может быть, морально было бы легче.

Тут ведь еще какие моменты? Потом уже, когда разбирали происшедшее, у меня было раздражение, я высказал свое мнение Пензову в очень жесткой форме. Ведь было четкое указание: занести палатку, занести достаточно горючего. И задача была прокладывать путь дальше по возможности. И только в случае идеальной погоды совершать восхождение. Им повезло - была идеальная погода, и они совершили восхождение. Но палатку они не взяли, горючего занесли недостаточно. Трагедия произошла из-за того, что они оказались сильно ослабленными: они занесли недостаточно баллонов с газом. На 7.500 было одиннадцать таких баллонов, сколько хочешь можно было взять, а они занесли пару баллонов. В результате, когда они поднялись в штурмовой лагерь 12-го числа, целый день пили-ели, 13-го после неудачной попытки спустились, опять целый день они в лагере - в результате сжигают весь газ. И поэтому, когда они 14-го и в ночь на 15-е возвращаются в лагерь, у них нет питья, у них нет горючего, чтобы сделать питье. А что такое человек, спустившийся с вершины и не могущий напиться? Это все. Он слабеет с каждым часом.

Эта беспечность, неорганизованность привела к такому результату. Хотя Пензов очень сильный альпинист, но в организационном плане он больше ориентируется на себя. Он страшно переживает. Себя винит. Умом это он все понимает, но что сделаешь - такой вырос. Хотя Бауманку закончил, очень сильный альпинист, как личность, индивидуум. Для Игоря он был очень большим авторитетом как альпинист. У нас не было выбора, кого ставить руководителем этой группы.